Читать книгу "Мой дорогой Коул  - Тиджан"

Я пробежала взглядом по голому столу и пустым полкам. Открыла холодильник и обнаружила, что там ничего нет, если не считать головки салата-латука, соуса «Рэнч» и двух ломтиков сыра. И еще вина. На дверце стояла открытая и наполовину полная бутылка. Я совершенно не помнила, когда ее открывала.

Первый месяц после смерти Лайама Сиа бывала здесь каждый день. В следующем месяце она приходила уже через день, а еще через месяц – через два, на третий. Через полгода подруга не выдержала. Думаю, здесь все ее угнетало. Сиа никогда этого не говорила, и я так толком и не поняла, что или кто, дом или я, вгоняет ее в депрессию, но находиться здесь она не хотела и не могла.

Я сжалилась над ней и никогда больше не просила прийти ко мне домой. Предпочитала ходить к ней сама.

Сразу после случившегося, едва только услышав о смерти Лайама, стали приходить соседи. Приносили какую-то еду в кастрюлях, одеяла, цветы. Сама не знаю, зачем я брала одеяла. Они так и лежали стопкой в комнате для гостей, пока не перекочевали к моим родителям. Думаю, мама перестирала их, так что в свой следующий приезд мне было чем укрыться.

Я вздохнула, и как будто легкое эхо пролетело по дому.

До трагедии мы с Лайамом так и не познакомились с соседями. Медовый месяц затянулся, и мы пребывали в нем, никого вокруг не замечая. Потом я жалела, что не подружилась с кем-нибудь, чтобы можно было забежать на стаканчик вина или за чашкой сахара, если мне когда-нибудь вдруг взбредет в голову что-то испечь. После смерти Лайама желания заводить подруг уже не появлялось.

– Мне уехать? – спросила я, ни к кому не обращаясь, но наполовину всерьез ожидая ответа.

Был ли Лайам здесь? Я закрыла глаза. Он был повсюду. Возвращался после работы домой, и Фрэнки с лаем бросался к двери. Возвращался, чтобы поцеловать меня в лоб, рассказать, как прошел день. Фрэнки нетерпеливо колотил лапами по полу, лаял, прыгал вокруг хозяина в ожидании угощения. Лайам брал какую-нибудь закуску и садился за стол напротив меня. Делился новостями, жаловался на Маршу, которая сказала то-то и то-то, и Эми, которая сделала то-то и то-то. Коллеги сводили его с ума. Подходило время обедать, и Фрэнки начинал скулить. Потом они вдвоем шли на прогулку, а я готовила поесть – каждому свое – к их возвращению.

Скатилась по щеке и упала на пол слеза. Вытирать глаза я не стала, зная, что за первой последуют другие.

– Мне уехать? – повторила я.

И снова никто не ответил. Я была одна… с воспоминаниями об умершем муже.

Решив не возиться с салатом, прикончила вино. Вот его Лайам любил. Пил нечасто и понемногу, но с удовольствием коллекционировал любимые бутылки и даже собрал их столько, что начал подумывать о том, чтобы самостоятельно устроить винный погребок в подвале.

Спустившись в подвал, я достала еще несколько бутылок, поставила две из них в холодильник и одну взяла с собой наверх.

Для компании на остаток вечера.

В ушах зажужжало. Громко, заглушая прочие звуки. Было жарко, вокруг бегали люди, но на меня спустился туман. Вдалеке лаял пес. Кто-то кричал. Выли сирены. Я смотрела и никак не могла понять, что вижу, но знала – это нехорошо, этого не должно быть. Всего этого быть не должно. Перевернутая машина Лайама лежала на крыше, вверх колесами. Вытянутая рука застыла на дверце. Я побежала к нему.

Неужели это Лайам?

Сердце подпрыгнуло к горлу. Только не он. Нет, он не мог быть там. Но я все равно подошла ближе… не подошла, подбежала, хотя рядом лаял пес, и крики становились громче. Я потрясла головой. Я не хотела их слышать, но и заставить умолкнуть не могла. Сердце колотилось все сильнее и стучало в ушах все громче, соревнуясь за мое внимание с криками и сиренами. Я не могла сосредоточиться. Пришлось подойти ближе.

И вот я там. Опустилась на колени.

Боже… это он. Лайам. На пальце – знакомое обручальное кольцо.

Слезы по лицу. Мокрые щеки… боль… жар. Жар невероятный, но я должна была добраться до Лайама.

Колени коснулись земли, и я услышала металлический хруст.

Я наклонилась и увидела его. Лайам смотрел прямо на меня. Глаза у него были внимательные и ясные, он как будто не чувствовал боли, как будто не попал в аварию. Я знала, что попал, и не могла в это поверить, не могла это принять, потому что такого не могло быть. А потом он прохрипел:

– Эддисон…

– Я здесь. – Я протянула руку к его руке. Хотела вытащить Лайама.

– Нет, Эддисон.

– Почему?

Под рукой у меня было стекло, и я слышала, как оно хрустит, но не обращала внимания. Мне нужно было добраться до Лайама.

– Пожалуйста… – Я сама не понимала, о чем прошу, чего хочу от него. Чтобы он пробрался ко мне? Или чтобы я пробралась к нему?

– Нет, Эддисон. Ты должна остаться.

– Почему?

Он поднял голову. Из затылка торчала какая-то трубка, и я, увидев это, захлебнулась воздухом и отодвинулась. Я хотела сказать ему, чтобы не двигался, но он уже высвободил голову. Теперь трубка высовывалась из спинки сиденья, а из раны на затылке текла кровь.

– Лайам, пожалуйста… – всхлипнула я. Снова потекли слезы, и из-за них я плохо видела его. Мои собственные всхлипы звучали удушливыми стонами.

– Зачем ты здесь?

– То есть… как?

– Я не хочу, чтобы ты была здесь. – Его глаза потемнели и полыхнули злостью. – Убирайся.

– Лайам…

– УБИРАЙСЯ! – взревел он.

Напуганная этой внезапной переменой, я подалась назад и упала. Боль пронзила меня насквозь. Колючая, обжигающая. Мои руки были покрыты кровью. К коже прилипли кусочки стекла. Боль отдавалась взрывами во всем теле. Болели мышцы. Горело внутри. Не поднимаясь с земли, я торопливо отодвинулась еще дальше. И снова боль. Стекло. Жар.

Я была на полпути к тротуару, когда услышала его смех, и остановилась, тяжело, с натугой дыша.

Лайам смеялся.

А потом он пошевелился, и мое сердце сжалось в тугой комок. Лайам выбирался из машины, полз ко мне. И, не отрываясь, смотрел на меня.

Он поднялся. А я застыла и не могла сдвинуться с места.

Мне надо было бежать. Кричать, чтобы он остановился. Но я ничего не могла.

Лайам шел ко мне, повторяя:

– Не справилась. Почему ты не справилась?

Я пыталась тряхнуть головой. Я не понимала, о чем он говорит. Но Лайам шел и шел и смотрел на меня так, словно обвинял в чем-то. Он был весь в крови. Кровь стекала с рук, с лица, капала с пальцев, с ног. Кровавые следы отпечатывались на битом стекле, и он все шел.